ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

(Продолжение)

Ровно без четверти двенадцать мы перелезли через низкую ограду кладбища. Ночь была темна, луна лишь порою выглядывала из-- за туч, тянувшихся по небу. Мы старались держаться как можно ближе Друг к другу; Ван Хелзинк шел впереди, показывая дорогу. Когда мы подошли к могиле, я начал внимательно следить за Ар-туром, так как близость местности, связанной со столь-кими печальными воспоминаниями, могла его взволно-вать; но он держался молодцом. Должно быть, таин-ственность увлекла его. Профессор открыл дверь склепа и, заметив наше колебание, подбодрил нас тем, что сам прошел вперед. Мы последовали за ним, и он закрыл за нами дверь. Затем он зажег тусклый фонарь и указал на гроб. Артур, сильно волнуясь, двинулся вперед; Ван Хелзинк сказал мне:

-- Ты вчера был со мною. Тело Люси лежало тогда здесь в гробу?

-- Да, лежало.

Профессор обратился к остальным:

-- Вы слышите? И все-- таки кое-- кто мне еще не верит. Он взял отвертку и снова снял крышку с гроба. Артур, бледный и молчаливый, глядел на это; когда крыш-ку сняли, он ступил вперед.

Ван Хелзинк откинул цинковую крышку, мы взгля-нули в гроб и попятились назад.

Гроб был пуст!

В течение нескольких минут никто не произнес ни слова.

Затем профессор сказал:

-- Два дня тому назад я пришел сюда со Сьюардом и открыл гроб; и мы нашли его пустым, как и сейчас. За-тем мы остались ожидать и увидели нечто белое, дви-гавшееся между деревьями. На следующий день мы пришли сюда днем и нашли Люси в гробу. Не правда ли, Джон?

-- Да.

-- В ту ночь мы пришли как раз вовремя. Пропал еще один ребенок, и мы, благодаря Богу, нашли его не-вредимым среди могил. Вчера я пришел сюда до захода солнца, так как при заходе солнца "не-- мертвое" оживает.

Я прождал тут всю ночь до восхода, но ничего не увидел. Должно быть, потому, что я привесил к дверям чеснок, которого "не-- мертвое" не выносит, и другие вещи, которых оно избегает. Сегодня вечером, еще до захода солнца, я снял чеснок и все остальное, вот по-чему мы нашли гроб пустым. Подождите вместе со мною. До сих пор тут происходило очень много стран-ного. Если мы потихоньку спрячемся где-- нибудь вне склепа, мы увидим еще более странные вещи.

Мы по очереди вышли из склепа, профессор вышел последним и закрыл за собою дверь.

О, как приятен и чист был ночной воздух после душ-ного склепа! Ван Хелзинк принялся за работу. Сначала он вынул из своего саквояжа что-- то вроде тонких ва-фельных бисквитов, аккуратно завернутых в белую сал-фетку, затем полную горсть беловатого вещества вроде теста или замазки. Он мелко накрошил вафли и смешал с замазкой, потом, накроив из этой массы тонкие по-лосы, замазал щели дверей склепа. Меня это озадачило, и стоя поблизости от него, я спросил, что он делает. Артур и Квинси подошли тоже, так как оба были очень заинтересованы. Он ответил:

-- Я закрываю вход в могилу, чтобы "He-- мертвое" не могло туда войти.

-- А это что? -- спросил Артур.

Ван Хелзинк благоговейно снял шляпу и сказал:

-- Святые дары. Я привез их из Амстердама. У меня есть отпущение грехов.

Ответ мог устрашить самого ярого скептика, и каждый из нас почувствовал, что при таких серьезных ша-гах профессора, шагах, при которых он решается употребить самое для него священное, невозможно ему не верить. Мы тихо и покорно заняли указанные места вокруг склепа, стараясь разместиться так, чтобы никто из прохожих не мог нас заметить. Я жалел других, в особенности Артура. Мне самому весь этот страх был уже знаком по предыдущему визиту.

Наступило долгое молчание, бесконечная, томитель-ная тишина, затем послышался тихий и резкий свист профессора. Он указал вдаль: на тисовой дорожке по-казалась белая фигура, которая медленно приближа-лась, и в ту же минуту из-- за мчавшихся туч выглянула луна и с поразительной отчетливостью осветила жен-щину с темными волосами, одетую в саван. Лица не было видно, поскольку оно склонилось, как казалось, над белокурым ребенком. Было тихо, затем раздался рез-кий короткий крик, каким иногда во сне кричат дети. Мы хотели броситься вперед, но профессор погрозил нам рукою из-- за тисового дерева, и мы увидели, как белая фигура двинулась дальше. Теперь она была на-столько близко, что мы могли ясно ее разглядеть, тем более, что луна все еще светила. Дрожь пробежала у меня по телу, и я услышал тяжелое дыхание Артура, когда мы узнали черты Люси Вестенр; но до чего они изменились! Мягкое выражение лица превратилось в ка-менную, бессердечную, жестокую маску, а беспороч-ность -- в сладострастную похотливость. Ван Хелзинк выступил вперед, и, повинуясь его жесту, мы все подо-шли к склепу, вытянувшись в одну линию. Ван Хелзинк поднял фонарь и протянул вперед облатку; при свете, падавшем на лицо Люси, мы увидели, что ее губы были в крови и свежая кровь сочилась по подбородку и пят-нала белизну савана.

Нам стало жутко. При трепетном свете я заметил, что даже железные нервы Ван Хелзинка ему изменили. Артур стоял около меня, и если бы я не схватил его за руку и не поддержал, он наверное упал бы.

Увидев нас, Люси -- я называю фигуру, стоявшую перед нами, Люси, потому что она была похожа на Люси -- шипя как кошка, застигнутая врасплох, отсту-пила назад и посмотрела на нас. Это были глаза Люси по форме и по цвету, это несомненно были ее глаза, но не ясные, а полные адского огня вместо знакомых нам чистых ласковых очей. В тот момент остаток моей люб-ви к ней перешел в ненависть и чувство омерзения; если бы нужно было убить ее сейчас, я сделал бы это с диким удовольствием. Когда она взглянула на нас, глаза ее запылали и лицо исказилось сладострастной улыбкой. О, Господи, как ужасно было это видеть! Она опустилась на землю, бесчувственная как дьявол, и про-должала ревностно прижимать ребенка к своей груди, рыча, как собака над костью. Ребенок вдруг резко вскрик-нул и застонал. При этом из груди Артура вырвался стон; она же, поднявшись, двинулась к нему с распро-стертыми объятиями и сладострастной улыбкой; Артур отшатнулся и закрыл лицо руками.

Она все-- таки продолжала к нему приближаться и с томной, сладострастной грацией сказала:

-- Приди ко мне, Артур! Оставь остальных и приди ко мне. Мои объятия жаждут тебя, приди, мы отдохнем с тобою вместе. Приди ко мне, супруг мой, приди ко мне.

В ее голосе была какая-- то дьявольская сладость, он звучал, как серебряный колокольчик, и слова ее, хотя и относились к другому, подействовали завораживающе и на нас, что же касается Артура, то он находился как будто под гипнозом -- он широко раскрыл ей свои объя-тия. Она была уже готова кинуться к нему, но Ван Хел-зинк бросился вперед, держа перед собой золотой кре-стик. Она отшатнулась и с искаженным, полным злобы лицом бросилась мимо него к входу в склеп.

В нескольких шагах от дверей она остановилась, точно задержанная какой-- то непреодолимой силой. За-тем повернулась к нам лицом, и яркий свет луны и фо-наря Ван Хелзинка осветил ее лицо. Мне никогда еще не приходилось видеть такого злобного выражения, и надеюсь, ни один смертный этого не увидит. Роскош-ные краски превратились в багрово-- синие; глаза, каза-лось, метали искры адского огня; брови насупились, изгибы тела были как кольца змей Медузы, а очарова-тельный рот превратился в открытый квадрат, как в маске страсти у греков или японцев.

В таком виде она простояла несколько минут, пока-завшихся нам целой вечностью, между поднятым кре-стом и священным затвором входа в склеп. Ван Хелзинк нарушил тишину, спросив Артура:

-- Ответь, друг мой. Продолжать ли мне свою работу?

Артур, закрыв лицо руками, ответил:

-- Делай что хочешь, делай что хочешь. Этого ужаса больше не должно быть.

Ему сделалось дурно. Квинси и я одновременно подскочили к нему и взяли его под руки. Мы слышали, как Ван Хелзинк подошел к дверям и начал вынимать из щелей священные эмблемы, которые он туда воткнул. Мы все были поражены, когда увидели, что женщина с таким же телом, как у нас, проскользнула в проме-жуток, сквозь который едва ли могло пройти даже лез-вие ножа. Какое-- то радостное чувство овладело нами, когда мы увидели, как Ван Хелзинк снова спокойно заткнул щели замазкой.

Покончив с этим, он поднял ребенка и сказал:

-- Идемте, друзья мои; до завтра нам здесь делать нечего. В полдень тут похороны; сейчас же после них мы придем сюда. Все друзья умершего уйдут раньше двух часов; когда могильщик закроет ворота, мы оста-немся, так как нужно сделать еще кое-- что; но не то, что мы делали сегодня ночью. Что же касается малютки, то с ним все в порядке, и к завтрашнему дню он будет здоров. Мы положим его так, чтобы его нашла полиция, как и в прошлую ночь, а затем пойдем домой. Подойдя вплотную к Артуру, он сказал:

-- Друг мой, Артур, ты перенес тяжелое испытание, но впоследствии ты увидишь, как необходимо оно было. Теперь тебе плохо, дитя мое. Завтра в это время. Бог даст, все уже будет кончено, так что возьми себя в руки.

Мы оставили ребенка в спокойном месте и отпра-вились домой.

29 сентября.

Около двенадцати часов мы втроем: Артур, Квинси Моррис и я -- отправились к профессору. Странно вы-шло, что все инстинктивно оделись в черные костюмы. В половине второго мы были уже на кладбище и бро-дили там, наблюдая; когда же могильщики закончили работу, и сторож, убежденный, что все ушли, закрыл ворота, каждый из нас занял свое место. На этот раз у Ван Хелзинка вместо маленькой сумки был с собою какой-- то длинный кожаный ящик, должно быть, поря-дочного веса.

Когда на дороге смолкли шаги посетителей, мы тихо последовали за профессором к склепу. Профессор вы-нул из сумки фонарь, две восковые свечи и осветил склеп. Когда мы снова подняли крышку гроба, то уви-дели тело Люси во всей красе. Но у меня исчезла вся любовь, осталось лишь чувство отвращения к тому, что приняло образ Люси, не взяв ее души. Даже лицо Ар-тура стало каким-- то жестоким, когда он на нее взгля-нул. Он обратился к Ван Хелзинку:

-- Это тело Люси, или же просто демон в ее обо-лочке?

-- Это ее тело, и в то же время не ее. Но погоди не-много, и ты увидишь ее такою, какой она была.

Там лежала не Люси, а кошмар: острые зубы, окро-вавленные, сладострастные губы, на которые страшно было глядеть -- это плотское бездушное существо ка-залось дьявольской насмешкой над непорочностью Люси. Ван Хелзинк со своей обычной последователь-ностью начал вынимать из ящика различные вещи и раскладывать их в известном порядке. Сначала он вы-нул паяльник, затем маленькую лампочку, выделявшую какой-- то газ, ярко горевший слабым синим пламенем, и наконец круглый деревянный кол, толщиной в два с половиной или три дюйма и около трех футов длиной. С одного конца он был обожжен и заострен. Потом профессор вынул тяжелый молот. На меня всякие вра-чебные приготовления действуют возбуждающе и ободряюще, но Артура и Квинси они привели в смуще-ние. Но все-- таки они крепились и терпеливо ждали. Когда все было приготовлено, Ван Хелзинк сказал:

-- Раньше, чем приняться за дело, объясню вам, кое-- что. Все это относится к области знаний и опыта древних народов и всех тех, кто изучал власть "He-- мерт-вого". Становясь таковыми, они превращаются в бес-смертных; они не могут умереть, им приходится про-должать жить год за годом, увеличивая количество жертв и размножая зло мирское: ибо все, умирающие от укуса "He-- мертвого", сами становятся "He-- мертвыми" и губят в свою очередь других. Таким образом, круг их все расширяется так же, как и круги на воде от брошен-ного камня. Друг Артур, если бы Люси тебя поцеловала тогда, перед смертью, или вчера ночью, когда ты раскрыл ей свои объятия, то и ты со временем, после смерти, стал бы "nosferatu"5, как это называют в восточной Европе, и увеличил бы количество "He-- мертвых".

Карьера этой несчастной лишь началась. Те дети, кровь которых она высасывала, еще не находятся в опас-ности, но если она будет продолжать жить "He-- мертвою", то они все в большем количестве станут терять кровь; ее власть заставит их приходить к ней, и она высосет у них всю кровь своим отвратительным ртом. Но если она действительно умрет, то все прекратится. Крошеч-ные ранки на шейках исчезнут, и они вернутся к своим игрушкам, даже не зная, что с ними было. Самое глав-ное здесь то, что если вернуть "He-- мертвое" к настоящей смерти, то душа бедной Люси станет свободной. Вместо того, чтобы по ночам творить зло и с каждым днем все больше уподобляться дьяволу, она сможет спокойно занять свое место среди ангелов. Так что, друг мой, та рука, что нанесет ей удар освобождения, будет для нее благословенной. Я сам готов это сделать, но, может быть, среди нас найдется кто-- нибудь, у которого на то больше прав.

Мы все посмотрели на Артура. Он понял также, как и мы все, что бесконечная любовь призывала его испол-нить этот долг, чтобы память Люси осталась для нас священной, а не нечестивой; он выступил вперед и смело сказал, хотя руки его дрожали, а лицо было бледно, как снег:

-- Верные друзья мои, благодарю вас из глубины своей разбитой души! Скажите, что нужно сделать, и я не дрогну.

Ван Хелзинк положил ему руку на плечо и сказал:

-- МолодецНемного храбрости, и все будет кончено. Этот кол надо вбить ей в сердце. Это будет ужас-ное испытание, я уверен, но это ненадолго, и потом ты будешь радоваться больше, чем теперь горюешь, и вый-дешь отсюда с облегченной душой. Но не следует коле-баться, раз уж ты решился. Думай лишь о том, что мы, твои верные друзья, здесь, с тобою, и все время молимся за тебя.

Артур взял кол и молот. А раз он на что-- нибудь решился, то рука его никогда не дрогнет.

Ван Хелзинк открыл свой молитвенник и начал читать молитву, а Квинси и я повторяли за ним слова, как могли. Артур приставил кол заостренным концом к ее сердцу, и я видел, как острие впилось в тело. Затем он ударил изо всей силы.

Люси стала корчиться в гробу, и какой-- то гнусный, леденящий кровь крик сорвался с ее красных губ. Тело вздрагивало, корчилось и извивалось; белые острые зубы стучали и кусали губы, а изо рта била пена. Но Артур ни разу не дрогнул.

Затем вздрагивание и судороги тела стали тише, зубы перестали стучать, лицо успокоилось. Ужасная работа была кончена.

Молот выпал из рук Артура. Он зашатался и упал бы, если бы мы его не поддержали. Пот градом катился у него со лба, и он задыхался.

Нечеловеческая сила воли и желание спасти ее душу помогли ему исполнить эту работу, на которую иначе у него не хватило бы сил. В течение нескольких минут мы так были поглощены заботами о нем, что и не по-смотрели на гроб. Когда же мы туда взглянули, шепот удивления и испуга раздался среди нас. Мы смотрели так внимательно, что даже Артур поднялся с земли, на которую он опустился в изнеможении, и подошел по-смотреть. Лицо его изменилось, мрачное выражение исчезло и засветилось радостью.

В гробу больше не было того ужасного существа, которого мы так боялись и которое так презирали, что убить его было привилегией. Там лежала Люси такой, какой мы видели ее при жизни, выражение лица было удивительно чисто и мило, хотя горе и страдания оста-вили на нем следы, но даже эти следы были нам дороги, так как именно такой мы привыкли видеть ее в послед-нее время. Мы чувствовали, что спокойствие, отразив-шееся на ее лице, было не что иное, как символ вечного грядущего покоя. Ван Хелзинк подошел, положил руку на плечо Артура и сказал:

-- Ну что, Артур, друг мой, дитя мое, прощен ли я теперь?

Артур взял руку старика, поднял ее и, поцеловав, сказал:

-- Да. Да благословит тебя Бог за то, что ты вернул душу моей возлюбленной, а мне покой!

-- Теперь, дитя мое, ты можешь ее поцеловать, -- сказал профессор. -- Поцелуй ее в мертвые губы, если хочешь, ибо теперь она уже не злой дьявол и не погиб-шее навеки существо. Она больше не "He-- мертвое" дьявола. Она принадлежит Богу, и душа ее вместе с Ним.

Артур наклонился и поцеловал, затем мы выслали его и Квинси из склепа; профессор и я отпилили кол, оставив острие в ее теле.

Затем мы отрезали ей голову и набили рот чесноком, запаяли цинковый гроб, привинтили крышку деревян-ного гроба и, собрав наши вещи, ушли. Закрыв дверь, профессор передал ключ Артуру.

Раньше чем двинуться дальше, Ван Хелзинк сказал:

-- Теперь, мой друг, первый шаг уже сделан, а он был для нас самый трудный. Но осталась еще одна большая работа -- найти автора всех наших печалей и уничтожить его. У меня есть нить, и по ней мы добе-ремся до него, но это долгая и трудная задача, тут есть опасность и большой риск. Не поможете ли вы все мне? Мы научились верить, не так ли? А если так, то не наш ли это долг? Я надеюсь на удачу.

Мы поочередно пожали ему руку, и условие было заключено. Затем профессор сказал:

-- Через два дня прошу всех прийти ко мне в семь часов обедать. Я представлю вам двух других сотовари-щей, которых вы еще не знаете; я все приготовлю для нашей совместной работы и раскрою все свои планы. Джон, пойдем ко мне, с тобою я должен посоветоваться еще о многом, и ты можешь помочь. Сегодня я еду в Амстердам, но завтра вечером вернусь. Затем начнется великая борьба. Но сначала мне хочется еще многое рассказать вам, чтобы вы знали, что делать и чего сле-дует остерегаться.