Если молодому человеку из аристократической семьи не могут обеспечить выгодной должности по завещанию, дарственной или купчей, то его принято отправлять в плавание. Подражая столь мудрому и спасительному примеру, члены совета принялись обсуждать, уместно ли будет спровадить Оливера Твиста на какое-нибудь маленькое торговое судно, отправляющееся в превосходный, гибельный для здоровья порт. Это казалось наилучшим из всего, что только можно было с ним сделать: как-нибудь после обеда шкипер, находясь в игривом расположении духа, по всей вероятности, засечет его до смерти или проломит ему череп железным ломом; и та и другая забава являются, как многим известно, излюбленным и повседневным развлечением джентльменов этого рода. Чем дольше члены совета рассматривали данный случай с упомянутой точки зрения, тем больше разнообразных преимуществ открывалось им в задуманном плане; и они пришли к решению, что единственный способ облагодетельствовать Оливера - безотлагательно отправить его в плавание.

Мистера Бамбла послали предварительно навести справки с целью отыскать какого-нибудь капитана, которому нужен кают-юнга, не имеющий друзей, и Бамбл возвращался в работный дом сообщить о результатах своей миссии, как вдруг встретил у ворот мистера Сауербери, приходского гробовщика.

Мистер Сауербери был высоким, сухощавым, ширококостным человеком, в поношенном черном костюме, в заштопанных бумажных чулках тоже черного цвета и таких же башмаках, физиономия его не была от природы предназначена для улыбки, но, в общем, ему не была чужда профессиональная веселость. Походка у него была эластичная, а лицо выражало искреннее удовольствие, когда он подошел к мистеру Бамблу и сердечно пожал ему руку.

- Я снял мерку с двух женщин, умерших сегодня ночью, мистер Бамбл, - сказал гробовщик.

- Вы сколотите себе состояние, мистер Сауербери, - отозвался бидл, запуская большой и указательный пальцы в протянутую ему гробовщиком табакерку; это была искусно сделанная маленькая модель гроба. - Уверяю вас, вы сколотите себе состояние, мистер Сауербери! - повторил мистер Бамбл, дружески похлопав гробовщика тростью по плечу.

- Вы полагаете? - сказал гробовщик таким тоном, как будто он и признавал и оспаривал возможность такого события. - Приходский совет назначил очень низкую цену, мистер Бамбл.

- Да и гробы невелики... - ответил бидл, позволив себе улыбнуться не больше, чем это подобало важному должностному лицу.

Мистера Сауербери это очень позабавило, что было вполне понятно, и он смеялся долго и неудержимо.

- Ну, что же, мистер Бамбл, - произнес он наконец, - нельзя отрицать, что с тех пор, как введена новая система питания, гробы стали чуточку поуже и пониже, чем в былые времена. Но должны же мы получать какую-то прибыль, мистер Бамбл! Сухое, выдержанное дерево стоит недешево, сэр, а железные ручки пересылают по каналу из Бирмингема.

- Так-то оно так, - сказал мистер Бамбл, - каждое ремесло требует затрат. Конечно, дозволительно получать честный барыш.

- Разумеется! - подтвердил гробовщик. - И если я не получаю барыша на той или другой статье, ну что ж, к конце концов я свое наверстаю, хи-хи-хи!

- Вот именно, - сказал мистер Бамбл.

- Однако я должен сказать... - продолжал гробовщик, возвращаясь к размышлениям, прерванным бидлом, - однако я должен сказать, мистер Бамбл, что есть одно немаловажное затруднение. Видите ли, чаще всего умирают люди тучные. Те, что были лучше обеспечены и много лет платили налоги, чахнут в первую очередь, когда попадают в работный дом. И разрешите вам сказать, мистер Бамбл, что три-четыре дюйма, превышающие норму, - нешуточная потеря, в особенности если приходится содержать семью, сэр.

Так как мистер Сауербери произнес эти слова с негодованием - вполне простительным - обиженного человека и так как мистер Бамбл почувствовал, что в них кроется нечто, предосудительное для чести прихода, сей последний джентльмен почел нужным заговорить о другом. Мысли его были заняты главным образом Оливером Твистом, и о нем-то он и заговорил.

- Кстати, - сказал мистер Бамбл, - не знаете ли вы кого-нибудь, кому бы нужен был мальчик? Приходский ученик, который в настоящее время является обузой, я бы сказал - жерновом на шее прихода... Выгодные условия, мистер Сауербери, выгодные условия.

С этими словами мистер Бамбл коснулся тростью объявления, висевшего над его головой, и три раза отчетливо ударил по словам "пять фунтов", которые были напечатаны гигантскими буквами романским шрифтом.

- Ах, бог ты мой! - воскликнул гробовщик, схватив мистера Бамбла за обшитый золотым галуном лацкан его шинели. - Да ведь об этом-то я и хотел с вами поговорить! Знаете ли... Боже мой, какая красивая пуговица, мистер Бамбл! Я до сей поры не обращал на нее внимания.

- Да, мне кажется, что она недурна, - промолвил бидл, горделиво бросив взгляд на большие бронзовые пуговицы, украшавшие его шинель. - Штамп тот же, что и на приходской печати: добрый самаритянин, врачующий больного и немощного. Приходский совет преподнес мне эту шинель на Новый год, мистер Сауербери. Помню, я впервые надел ее, чтобы присутствовать на следствии о том разорившемся торговце, который умер в полночь у подъезда.

- Припоминаю, - сказал гробовщик. - Присяжные вынесли решение: "Умер от холода и отсутствия самого необходимого для поддержания жизни", не правда ли?

Мистер Бамбл кивнул головой.

- И они как будто вынесли специальный вердикт, - продолжал гробовщик, - присовокупив, что если бы чиновник по надзору за бедными...*

- Вздор! Чепуха! - перебил бидл. - Если бы совет прислушивался к тем глупостям, какие говорят эти невежды присяжные, у него было бы дела по горло.

- Истинная правда, - согласился гробовщик, - по горло.

- Присяжные, - продолжал мистер Бамбл, крепко сжимая трость, ибо такая была у него привычка, когда он сердился, - присяжные - это невежественные, пошлые, жалкие негодяи!

- Верно, - подтвердил гробовщик.

- В философии и политической экономии они смыслят вот сколько! - сказал бидл, презрительно щелкнув пальцами.

- Именно так, - подтвердил гробовщик.

- Я их презираю! - сказал бидл, весь побагровев.

- Я тоже, - присовокупил гробовщик.

- И мне бы только хотелось, чтобы эти независимые присяжные попали к нам в дом на одну-две недельки, - сказал бидл. - Правила и порядок, введенные советом, быстро бы их усмирили.

- Оставим-ка их в покое, - сказал гробовщик.

С этими словами он одобрительно улыбнулся, чтобы умерить нарастающий гнев вознегодовавшего приходского служителя.

Мистер Бамбл снял треуголку, вынул из тульи носовой платок - он разозлился, и пот выступил у него на лбу, - вытер лоб, снова надел треуголку и, повернувшись к гробовщику, сказал более спокойным тоном:

- Ну, так как же насчет мальчика?

- О, знаете ли, мистер Бамбл, - отозвался гробовщик, - я плачу немалый налог в пользу бедных.

- Гм! - сказал мистер Бамбл. - А дальше что?

- А вот что, - ответил гробовщик: - я думал, что если я столько плачу в пользу бедных, то, стало быть, имею право извлечь из них как можно больше, мистер Бамбл. И... и... кажется, я сам возьму этого мальчика.

Мистер Бамбл схватил гробовщика под руку и повел его в дом. Мистер Сауербери в течение пяти минут договаривался с членами совета, и было решено, что Оливер отправится к нему в тот же вечер "на пробу". Применительно к приходскому ученику это означало следующее: если хозяин после короткого испытания убедится, что может, не слишком заботясь о питании мальчика, заставить его изрядно работать, он вправе оставить его у себя на определенный срок и распоряжаться им по своему усмотрению.

Когда маленького Оливера привели в тот вечер к "джентльменам" и объявили ему, что он сегодня же поступает в услужение к гробовщику, а если он вздумает пожаловаться на свое положение или когда-нибудь вернуться в приход, его отправят в плавание либо прошибут ему голову, - Оливер выказал так мало волнения, что все единогласно признали его закоснелым юным негодяем и приказали мистеру Бамблу немедленно его увести.

Вполне естественно, что члены совета должны были скорее, чем кто-либо другой, прийти в величайшее и добродетельное изумление и ужас при малейших признаках бесчувственности со стороны кого бы то ни было, но в данном случае они несколько заблуждались. Дело в том, что Оливер отнюдь не был бесчувственным; пожалуй, он даже отличался чрезмерной чувствительностью, а в результате дурного обращения был близок к тому, чтобы стать тупым и угрюмым до конца жизни. В полном молчании он принял известие о своем назначении, забрал свое имущество - его не очень трудно было нести, так как оно помещалось в пакете из оберточной бумаги, имевшем полфута длины, полфута ширины и три дюйма толщины, - надвинул шапку на глаза и, уцепившись за обшлаг мистера Бамбла, отправился с этим должностным лицом к месту новых терзаний.

Сначала мистер Бамбл вел Оливера, не обращая на него внимания и не делая никаких замечаний, ибо бидл высоко держал голову, как и подобает бидлу, а так как день был ветреный, маленького Оливера совершенно скрывали полы шинели мистера Бамбла, которые развевались и обнажали во всей красе жилет с лацканами и короткие коричневые плюшевые штаны. Но, приблизившись к месту назначения, мистер Бамбл счел нужным взглянуть вниз и убедиться, что мальчик находится в должном виде, готовый предстать перед новым хозяином; так он и поступил, скроив надлежащую мину, милостивую и покровительственную.

- Оливер! - сказал мистер Бамбл.

- Да, сэр? - тихим, дрожащим голосом отозвался Оливер.

- Сдвиньте шапку на лоб, сэр, и поднимите голову!

Хотя Оливер тотчас же исполнил приказание и свободной рукой быстро провел по глазам, но когда он поднял их на своего проводника, в них блестели слезинки. Мистер Бамбл сурово посмотрел на Оливера, но у того слезинка скатилась по щеке. За ней последовала еще и еще одна. Ребенок сделал неимоверное усилие, но оно ни к чему не привело. Вырвав у мистера Бамбла свою руку, он обеими руками закрыл лицо и заплакал, а слезы просачивались между подбородком и костлявыми пальцами.

- Вот как! - воскликнул мистер Бамбл, останавливаясь и бросая на своего питомца злобный взгляд. - Вот как! Из всех неблагодарных, испорченных мальчишек, каких мне случалось видеть, ты, Оливер, самый...

- Нет, нет, сэр! - всхлипывая, воскликнул Оливер, цепляясь за руку, которая держала хорошо знакомую ему трость. - Нет, нет, сэр! Я исправлюсь, право же, я исправлюсь, сэр! Я еще очень маленький, сэр, и такой... такой...

- Какой - такой? - с изумлением спросил мистер Бамбл.

- Такой одинокий, сэр - Очень одинокий! - воскликнул ребенок. - Все меня ненавидят. О сэр, пожалуйста, не сердитесь на меня!

Мальчик прижал руку к сердцу и со слезами, вызванными неподдельным горем, посмотрел в лицо спутнику.

Мистер Бамбл с некоторым удивлением встретил жалобный и беспомощный взгляд Оливера, раза три-четыре хрипло откашлялся и, пробормотав что-то об этом "надоедливом кашле", приказал Оливеру осушить слезы и быть хорошим мальчиком. Затем он снова взял его за руку и молча продолжал путь.

Когда вошел мистер Бамбл, гробовщик, только что закрывший ставни в лавке, делал какие-то записи в приходно-расходной книге при свете унылой свечи, весьма здесь уместной.

- Эге! - сказал гробовщик, оторвавшись от книги и не дописав слово. - Это вы! Бамбл?

- Я самый, мистер Сауербери, - отозвался бидл. - Ну вот! Я вам привел мальчика.

Оливер поклонился.

- Так это и есть тот самый мальчик? - спросил гробовщик, подняв над головой свечу, чтобы лучше рассмотреть Оливера. - Миссис Сауербери, будь так добра, зайди сюда на минутку, дорогая моя.

Из маленькой комнатки позади лавки вышла миссис Сауербери. Это была невысокая, тощая, высохшая женщина с ехидным лицом.

- Милая моя, - почтительно сказал мистер Сауербери, - это тот самый мальчик из работного дома, о котором я тебе говорил.

Оливер снова поклонился.

- Ах, боже мой! - воскликнула жена гробовщика. - Какой он маленький!

- Да, он, пожалуй, мал ростом, - согласился мистер Бамбл, посматривая на Оливера так, словно тот был виноват, что не дорос. - Он и в самом деле маленький. Этого нельзя отрицать. Но он подрастет, миссис Сауербери, он подрастет.

- Да что и говорить! - с раздражением отозвалась эта леди. - Подрастет на наших хлебах. Я никакой выгоды не вижу от приходских детей: их содержание обходится дороже, чем они сами того стоят. Но мужчины всегда думают, что они все знают лучше нас... Ну, ступай вниз, мешок с костями!

С этими словами жена гробовщика открыла боковую дверь и вытолкнула Оливера на крутую лестницу, ведущую в каменный подвал, сырой и темный, служивший преддверием угольного погреба и носивший название кухни; здесь сидела девушка, грязно одетая, в стоптанных башмаках и дырявых синих шерстяных чулках.

- Шарлотт, - сказала миссис Сауербери, спустившаяся вслед за Оливером, - дайте этому мальчику остатки холодного мяса, которые отложены для Трипа. Трип с утра не приходил домой и может обойтись без них. Надеюсь, мальчик не настолько привередлив, чтобы отказываться от них... Верно, мальчик?

У Оливера глаза засверкали при слове "мясо", он задрожал от желания съесть его и дал утвердительный ответ, после чего перед ним поставили тарелку с объедками.

Хотел бы я, чтобы какой-нибудь откормленный философ, в чьем желудке мясо и вино превращаются в желчь, чья кровь холодна как лед, а сердце железное, - хотел бы я, чтобы он посмотрел, как Оливер Твист набросился на изысканные яства, которыми пренебрегла бы собака! Хотел бы я, чтобы он был свидетелем того, с какой жадностью Оливер, терзаемый страшным голодом, разрывал куски мяса! Еще больше мне хотелось бы увидеть, как этот философ с таким же наслаждением поедает такое же блюдо.

- Ну что? - спросила жена гробовщика, когда Оливер покончил со своим ужином; она следила за ним в безмолвном ужасе, с тревогой предвидя, какой будет у него аппетит. - Кончил?

Не видя поблизости ничего съедобного, Оливер ответил утвердительно.

- Ну так ступай за мной, - сказала миссис Сауербери, взяв грязную, тускло горевшую лампу и поднимаясь по лестнице. - Твоя постель под прилавком. Надеюсь, ты можешь спать среди гробов? А впрочем, это не важно - можешь или нет, потому что больше тебе спать негде. Иди! Не оставаться же мне здесь всю ночь!

Оливер больше не мешкал и покорно пошел за своей новой хозяйкой.