- Нет, нет и нет! - Настойчиво заговорил Борменталь, - извольте заложить. - Ну, что, ей-богу, - забурчал недовольно Шариков. - Благодарю вас, доктор, - ласково сказал Филипп Филиппович, - а то мне уже надоело делать замечания. - Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова. - Как это так "примите"? - Расстроился Шариков, - я сейчас заложу. Левой рукой он заслонил блюдо от зины, а правой запихнул салфетку за воротник и стал похож на клиента в парикмахерской. - И вилкой, пожалуйста, - добавил Борменталь. Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе. - Я еще водочки выпью? - Заявил он вопросительно. - А не будет ли вам? - Осведомился Борменталь, - вы последнее время слишком налегаете на водку. - Вам жалко? - Осведомился Шариков и глянул исподлобья. - Глупости говорите... - Вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил. - Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она не моя, а Филиппа Филипповича. Просто - это вредно. Это - раз, а второе - вы и без водки держите себя неприлично. Борменталь указал на заклеенный буфет. - Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы, - произнес профессор. Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку. - И другим надо предложить, - сказал Борменталь, - и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе. Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам. - Вот все у вас как на параде, - заговорил он, - салфетку - туда, галстук - сюда, да "извините", да "пожалуйста-мерси", а так, чтобы по-настоящему, - это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме. - А как это "по-настоящему"? - Позвольте осведомиться. Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес: - Ну желаю, чтобы все... - И вам также, - с некоторой иронией отозвался Борменталь. Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в глотку, сморщился, кусочек хлеба поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами. - Стаж, - вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович. Борменталь удивленно покосился. - Виноват... - Стаж! - Повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой, - тут уж ничего не поделаешь - клим. Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа Филипповича: - Вы полагаете, Филипп Филиппович? - Нечего полагать, уверен в этом. - Неужели... - Начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова. Тот подозрительно нахмурился. - cratep... - Негромко сказал Филипп Филиппович. - gut, - Отозвался ассистент. Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина и предложил Шарикову. - Я не хочу. Я лучше водочки выпью. - Лицо его замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сияла, как муха в сметане. Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности. - Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? - Осведомился он у Шарикова. Тот поморгал глазами, ответил: - В цирк пойдем, лучше всего. - Каждый день в цирк, - благодушно заметил Филипп Филиппович, - это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил. - В театр я не пойду, - неприязненно отозвался Шариков и перекосил рот. - Икание за столом отбивает у других аппетит, - машинально сообщил Борменталь. - Вы меня извините... Почему, собственно, вам не нравится театр? Шариков посмотрел в пустую рюмку как в бинокль, подумал и оттопырил губы. - Да дурака валяние... Разговаривают, разговаривают... Контрреволюция одна. Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел головою. - Вы бы почитали что-нибудь, - предложил он, - а то, знаете ли... - Уж и так читаю, читаю... - Ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе пол стакана водки. - Зина, - тревожно закричал Филипп Филиппович, - убирайте, детка, водку, больше уже не нужна. Что же вы читаете? В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. "Надо будет робинзона"... - Эту... Как ее... Переписку энгельса с этим... Как его - дьявола - с Каутским. Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку. Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил: - Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного. Шариков пожал плечами. - Да не согласен я. - С кем? С энгельсом или с каутским? - С обоими, - ответил Шариков. - Это замечательно, клянусь богом. "Всех, кто скажет, что другая..." А что бы вы со своей стороны могли предложить? - Да что тут предлагать?.. А то пишут, пишут... Конгресс, немцы какие-то... Голова пухнет. Взять все, да и поделить... - Так я и думал, - воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по скатерти, - именно так и полагал. - Вы и способ знаете? - Спросил заинтересованный Борменталь. - Да какой тут способ, - становясь словоохотливым после водки, об'яснил Шариков, - дело не хитрое. А то что же: один в семи комнатах расселился штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет. - Насчет семи комнат - это вы, конечно, на меня намекаете? - Горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович. Шариков сьежился и промолчал. - Что же, хорошо, я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера отказали? - Тридцати девяти человекам, - тотчас ответил Борменталь. - Гм... Триста девяносто рублей. Ну, грех на трех мужчин. Дам - зину и Дарью Петровну - считать не станем. С вас, Шариков, сто тридцать рублей. Потрудитесь внести. - Хорошенькое дело, - ответил Шариков, испугавшись, - это за что такое? - За кран и за кота, - рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия. - Филипп Филиппович, - тревожно воскликнул Борменталь. - Погодите. За безобразие, которое вы учинили и благодаря которому сорвали прием. Это же нестерпимо. Человек, как первобытный, прыгает по всей квартире, рвет краны. Кто убил кошку у мадам поласухер? Кто... - Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице, - подлетел Борменталь. - Вы стоите... - Рычал Филипп Филиппович. - Да она меня по морде хлопнула, - взвизгнул Шариков, - у меня не казенная морда! - Потому что вы ее за грудь ущипнули, - закричал Борменталь, опрокинув бокал, - вы стоите... - Вы стоите на самой низшей ступени развития, - перекричал Филипп Филиппович, - вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить... А в то же время вы наглотались зубного порошку... - Третьего дня, - подтвердил Борменталь. - Ну вот-с, - гремел Филипп Филиппович, - зарубите себе на носу, кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь? - Что вам нужно молчать и слушать, что вам говорят. Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социалистического общества. Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой? - Все у вас негодяи, - испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением с двух сторон. - Я догадываюсь, - злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович. - Ну, что же. Ну, Швондер дал. Он не негодяй... Что я развивался... - Я вижу, как вы развиваетесь после каутского, - визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал на кнопку в стене. Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше. Зина! - Зина! - Кричал Борменталь. - Зина! - Орал испуганный Шариков. Зина прибежала бледная. - Зина, там в приемной... Она в приемной? - В приемной, - покорно ответил Шариков, - зеленая, как купорос. - Зеленая книжка... - Ну, сейчас палить, - отчаянно воскликнул Шариков, - она казенная, из библиотеки! - Переписка - называется, как его... Энгельса с этим чертом... В печку ее! Зина улетела. - Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом суку, воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, - сидит изумительная дрянь в доме - как нарыв. Мало того, что он пишет всякие бессмысленные пасквили в газетах... Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк. "Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире", - вдруг пророчески подумал Борменталь. Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник. - Я не буду ее есть, - сразу угрожающе-неприязненно заявил Шариков. - Никто вас не приглашает. Держите себя прилично. Доктор, прошу вас. В молчании закончился обед. Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетитор и они проиграли нежно восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своему обыкновению на готическую спинку и потянулся к газете на столике. - Доктор, прошу вас, сьездите с ним в цирк. Только, ради бога, посмотрите в программе - котов нету? - И как такую сволочь в цирк пускают, - хмуро заметил Шариков, покачивая головой. - Ну, мало ли кого туда допускают, - двусмысленно отозвался Филипп Филиппович, - что там у них? - У соломонского, - стал вычитывать Борменталь, - четыре какие-то... Юссемс и человек мертвой точки. - Что за юссемс? - Подозрительно осведомился Филипп Филиппович. - Бог их знает. Впервые это слово встречаю. - Ну, тогда лучше смотрите у Никитиных. Необходимо, чтобы было все ясно. - У Никитиных... У Никитиных... Гм... Слоны и предел человеческой ловкости. - Так-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков? Недоверчиво спросил Филипп Филиппович. Тот обиделся. - Что же, я не понимаю, что ли. Кот - другое дело. Слоны - животные полезные, - ответил Шариков. - Ну-с и отлично. Раз полезные, поезжайте и поглядите на них. Ивана Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там не пускаться в буфете! Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать. Через 10 минут Иван Арнольдович и Шариков, одетый в кепку с утиным носом и в драповое пальто с поднятым воротником, уехали в цирк. В квартире стихло. Филипп Филиппович оказался в своем кабинете. Он зажег лампу под тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном кабинете стало очень мирно, и начал мерять комнату. Долго и жарко светился кончик сигары бледно-зеленым огнем. Руки профессор заложил в карманы брюк и тяжкая дума терзала его ученый с взлизами лоб. Он причмокивал, напевал сквозь зубы "К берегам священным Нила..." И что-то бормотал. Наконец, отложил сигару в пепельницу, подошел к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинет осветил тремя сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной полки Филипп Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее на свет огней. В прозрачной и Тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малый беленький комочек, извлеченный из недр Шарикова мозга. Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, Филипп Филиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотел разглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской квартире. Очень возможно, что высокоученый человек ее и разглядел. По крайней мере, вдоволь насмотревшись на придаток мозга, он банку спрятал в шкаф, запер его на ключ, ключ положил в жилетный карман, а сам обрушился, вдавив голову в плечи и глубочайше засунув руки в карманы пиджака, на кожу дивана. Он долго палил вторую сигару, совершенно изжевав ее конец, и, наконец, в полном одиночестве, зелено окрашенный, как седой Фауст, воскликнул: - Ей-богу, я, кажется, решусь. Никто ему не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки. В обуховом переулке в одиннадцать часов, как известно, затихает движение. Редко-редко звучали отдаленные шаги запоздавшего пешехода, они постукивали где-то за шторами и угасали. В кабинете нежно звенел под пальцами Филиппа Филипповича репетитор в карманчике... Профессор нетерпеливо поджидал возвращения доктора Борменталя и Шарикова из цирка. |