После бала, рано утром, Анна Аркадьевна послала мужу телеграмму о своем выезде из Москвы в тот же день.

- Нет, мне надо, надо ехать, - объясняла она невестке перемену своего намерения таким тоном, как будто она вспомнила столько дел, что не перечтешь, - нет, уж лучше нынче!

Степан Аркадьич не обедал дома, но обещал приехать проводить сестру в семь часов.

Кити тоже не приехала, прислав записку, что у нее голова болит. Долли и Анна обедали одни с детьми и англичанкой. Потому ли, что дети непостоянны или очень чутки и почувствовали, что Анна в этот день совсем не такая, как в тот, когда они так полюбили ее, что она уже не занята ими, - но только они вдруг прекратили свою игру с тетей и любовь к ней, и их совершенно не занимало то, что она уезжает. Анна все утро была занята приготовлениями к отъезду. Она писала записки к московским знакомым, записывала свои счеты и укладывалась. Вообще Долли казалось, что она не в спокойном духе, а в том духе заботы, который Долли хорошо знала за собой и который находит не без причины и большею частью прикрывает недовольство собою. После обеда Анна пошла одеваться в свою комнату, и Долли пошла за ней.

- Какая ты нынче странная!- сказала ей Долли

- Я? ты находишь? Я не странная, но я дурная. Эх, бывает со мной. Мне все хочется плакать. Это очень глупо, но это проходит, - сказала быстро Анна и нагнула покрасневшее лицо к игрушечному мешочку, в который она укладывала ночной чепчик и батистовы платки. Глаза ее особенно блестели и беспрестанно подергивались слезами. - Так мне из Петербурга не хотелось уезжать, а теперь отсюда не хочется.

- Ты приехала сюда и сделала доброе дело, - сказала Долли, внимательно высматривая ее.

Анна посмотрела на нее мокрыми от слез глазами.

- Не говори этого, Долли. Я ничего не сделала, не могла сделать. Я часто удивляюсь, зачем люди сговорились портить меня. Что я сделала и что могла сделать? У тебя в сердце нашлось столько любви, чтоб простить...

- Без тебя бог знает что бы было! Какая ты счастливая, Анна!- сказала Долли. - У тебя все в душе ясно и хорошо.

- У каждого есть в душе свои skeletons, как говорят англичане.

- Какие же у тебя skeletons? У тебя все так ясно.

- Есть!- вдруг сказала Анна, и неожиданно после слез хитрая, смешливая улыбка сморщила ее губы.

- Ну, так они смешные, твои skeletons, а не мрачные, - улыбаясь, сказала Долли.

- Нет, мрачные. Ты знаешь, отчего я еду нынче, а не завтра? Это признание, которое меня давило, я хочу тебе его сделать, - сказала Анна, ре- шительно откидываясь на кресле и глядя прямо в глаза Долли.

И, к удивлению своему, Долли увидала, что Анна покраснела до ушей, до вьющихся черных колец волос на шее.

- Да, - продолжала Анна. - Ты знаешь, отчего Кити не приехала обедать? Она ревнует ко мне. Я испортила...я была причиной того, что бал этот был для нее мученьем, а не радостью. Но, право, право, я не виновата, или виновата немножко, - сказала она, тонким голосом протянув слово "немножко".

- О, как ты это похоже сказала на Стиву!- смеясь, сказала Долли.

Анна оскорбилась.

- О нет, о нет! Я не Стива, - сказала она, хмурясь. - Я оттого говорю тебе, что я ни на минуту даже не позволяю себе сомневаться в себе, - сказала Анна.

Но в ту минуту, когда она выговаривала эти слова, она чувствовала, что они несправедливы; она не только сомневалась в себе, она чувствовала волнение при мысли о Вронском и уезжала скорее, чем хотела, только для того, чтобы больше не встречаться с ним.

- Да, Стива мне говорил, что ты с ним танцевала мазурку и что он...

- Ты не можешь себе представить, как это смешно вышло. Я только думала сватать, и вдруг совсем другое. Может быть, я против воли...

Она покраснела и остановилась.

- О, они это сейчас чувствуют!- сказала Долли.

- Но я была бы в отчаянии, если бы тут было что-нибудь серьезное с его стороны, - перебила ее Анна. - И я уверена, что это все забудется и Кити перестанет меня ненавидеть.

- Впрочем, Анна, по правде тебе сказать, я не очень желаю для Кити этого брака. И лучше, чтоб это разошлось, если он, Вронский, мог влюбиться в тебя в один день.

- Ах, боже мой, это было бы так глупо!- сказала Анна, и опять густая краска удовольствия выступила на ее лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную словами. - Так вот, я и уезжаю, сделав себе врага в Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли? Да?

Долли едва могла удерживать улыбку. Она любила Анну, но ей приятно было видеть, что и у ней есть слабости.

- Врага? Это не может быть.

- Я так бы желала, чтобы вы все меня любили, как я вас люблю; а теперь я еще больше полюбила вас, - сказала она со слезами на глазах. - Ах, как я нынче глупа!

Она провела платком по лицу и стала одеваться.

Уже пред самым отъездом приехал опоздавший Степан Аркадьич, с красным, веселым лицом и запахом вина и сигары.

Чувствительность Анны сообщилась и Долли, и, когда она в последний раз обняла золовку, она прошептала:

- Помни, Анна: что ты для меня сделала, я ни когда не забуду. И помни, что я любила и всегда буду любить тебя, как лучшего друга!

- Я не понимаю, за что, - проговорила Анна, целуя ее и скрывая слезы.

- Ты меня поняла и понимаешь. Прощай, моя прелесть!